almapater

Было бы полезно мне грешному узнать, что в сочинении о Виленском тексте может показаться читателям тривиальным, что - интересным, а что и сомнительным и даже спорным. Начало здесь. Буду благодарен за отклики и соображения, а выкладывать продолжу небольшими порциями.

Балашов Одно и то же место, где одни и те же дворяне дали бал сначала Александру, потом Наполеону, затем опять Александру, где торжество агрессора сменилось позорным бегством, горами смерзшихся трупов и невыносимыми бедствиями голодных, замерзающих, больных остатков французского войска – такой сюжет в самом себе нес не только романтическую контрастность и сказочную ликвидацию недостачи, как сказал бы Владимир Пропп. Такой сюжет репродуцировал фундаментальную идею вильнюсского мифа – прецедентность, удвоение событий и героев. В соответствии с этой идеей в долине пары рек с созвучными именами Вилии и Вильни сначала Свинторог приказал себя отправить в мир иной, потом на том же самом месте, как настойчиво повторяет летописное предание, Гедимин увидел свой сон. Всякий, кто помнит эту легенду, способен сам посчитать пары, без которых Вильнюса бы не было (Свинторог и Гедимин, Гедимин и тур, железный волк и Вильнюс, Гедимин и Лиздейка), и вспомнить, что на счету у Гедимина уже был прецедент основания столицы.

Остра брама В сюжете 1812 г., увязанном с Вильною, прецедентность многократна. Вплоть до Кутузова, уже бывшего дважды, как нарочно, виленским генерал-губернатором и вернувшегося в Вильну уже главнокомандующим русской армии, и истории с посланником царя, отправленном из Вильны к Наполеону и вернувшегося, после нескольких дней блужданий в французском тылу, в Вильну, в ту же заставу, из которой он выехал четыре дня тому назад, как писал Толстой, и был принят Наполеоном в том же самом доме, из которого его отправлял Александр, и в том же самом кабинете. Такие повторы и возвраты в город, который вроде бы и свой, но не совсем, или совсем не свой («польский град» Федора Глинки), но чем-то родной, хотя бы тем, что здесь среди католического барокко встречаются православные церкви, со времен, по меньшей мере, Ольгерда, – обычный элемент сюжета произведений русской литературы, связанных с Вильнюсом. Но Островский их не заметил в своих дневниковых записях, где упомянуты или описаны костел Св. Иоаннов, кафедральный, Св. Петра и Павла, бернардинцев, Остра брама. Ни словом не упомянул храмов ни православных, ни католических Николай Лесков в очерке «Из одного дорожного дневника», опубликованном в декабре 1862 г. петербургской газетой «Северная пчела», отметив только колокольню Кафедрального собора и кальварийские часовни. И у Лескова Вильно – город и свой, и не свой, скорее польский, хотя и с солдатами, казаками и тостами за русскую литературу в компании Адама Киркора и графа Тышкевича.