almapater

На четвертый день выезда моего из Петербурга приехала я в Вильну, где и располагаюсь обмундироваться. Толпа жидов явилась ко мне с предложениями всякого рода услуг. В полчаса у меня было все: квартира, услуга, портные; множество сукон, золотых шнурков, бахромы, сафьянов, треугольных шляп, киверов, султанов, кистей, шпор! одним словом, из комнаты моей сделали лавку с товарами, и мне оставалось только выбирать. Жиды говорили все вдруг и оглушали меня; я не знала, что делать, пока один проворный жид не сказал мне потихоньку: «Вы не избавитесь от них иначе как выбрав себе фактора; тогда он выпроводит тотчас всю эту сволочь и приведет вам купца, у которого вы купите все, что вам надобно, за весьма сходную цену». Я спросила, что такое фактор? «Фактор, — отвечал жид, — есть род слуги проворного, усердного, сметливого, неутомимого и до невероятности дешевого. Угодно вам иметь такого слугу?» Я сказала, что именно такой мне и надобен, и просила его выбрать. «Зачем выбирать, — сказал жид, — я сам буду вашим фактором!» Он объявил всей толпе свое звание и тотчас вступил в отправление своей должности, отослав всех искателей факторства и сговорясь с купцами, разумеется, тоже евреями, обмануть меня со всею возможною бессовестностию...
Дальше на Имхонете.

(Продолжение. Начало)

Особое свойство пространства, где прошлое длится или повторяется, превращает Вильнюс в город, где можно вернуться к освежающей чистоте детских впечатлений или юношеских переживаний, вспомнить или найти несомненное и настоящее, вернуться к истокам. Поэтому редкое стихотворение о Вильнюсе может обойтись без мотива памяти, обращенной к собственному биографическому или национальному историческому прошлому, без припоминания прецедента.

(Продолжение. Начало)

      В современных представлениях носителями православия в Литве времен Ольгерда и строителями церквей Вильны были прежде всего русины, а не русские (московиты). Хотя и последние, по языку и вере очень близкие русинам Великого княжества Литовского, издавна селились в столице, и у купеческих семей вокруг московского гостиного двора, у окружения тверской княжны Иулиании, второй жены Ольгерда, у отпущенных на свободу пленников московских походов Ольгерда была та же надобность в храмах. Но в XIX в. в подробности политической истории и формирования наций не входили, смело присваивали наследие современных белорусов и украинцев и не колеблясь ставили знак равенства между православием и русским. Уже в начале XX в. в предназначенном для детей рассказе о Вильне Федот Кудринский подчеркивал: «Всегда были здесь русские люди, русские интересы…». А в доказательство цитировал стихотворение Павла Кукольника «Аделаиде Романовне Гейнрихсен (Воспоминания о Вильне)»:

Недаром поэт сказал о Вильне, что здесь
     Прохожего пленяют взоры
     Церквей прекрасные строенья.